[В начало сайта] [Переписка Мопассана] [Алфавитный указатель собрания произведений Ги де Мопассана] [Произведения]


Ги де Мопассан. Одиссея проститутки

 
Начало произведения

     Ги де Мопассан. Одиссея проститутки
     
     
     Из сборника рассказов "Избранник г-жи Гюссон"
     
     -------------------------------------------------------------------
     Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 тт. Том 7. Библиотека "Огонек", Изд. "Правда", М.: 1958
     Перевод Н. Жарковой
     Примечания Ю. Данилина
     Ocr Longsoft для сайта mopassan.krossw.ru, август 2007
     -------------------------------------------------------------------
     
     
     
     Да, никогда воспоминания об этом вечере не изгладятся из моей памяти. В течение получаса я пережил зловещее ощущение неотвратимости рока, я испытал дрожь, охватывающую новичка при спуске в глубокую шахту. Я заглянул в черную бездну человеческого горя, я понял, что честная жизнь для некоторых людей невозможна.
     Было уже за полночь. Выйдя из театра Водевиль, я шел, торопливо шагая по бульвару на улицу Друо, среди сплошного потока раскрытых зонтов. Мельчайшие капли дождя, не достигая земли, оставались висеть в воздухе, застилая свет газовых рожков, и ночные улицы были унылыми-унылыми. Тротуары лоснились под дождем и казались какими-то липкими. Прохожие, не глядя по сторонам, ускоряли шаг.
     Проститутки, приподняв край платья, так, что виднелась нога, обтянутая чулком, тускло белевшим в полумраке, зазывали мужчин, укрывшись в подъездах, или с вызывающим видом шныряли по тротуарам, нашептывая бессмысленные, невнятные слова. Они шли бок о бок минуту — две то с одним, то с другим, стараясь прижаться к мужчине, обдавая его лицо нечистым дыханием; затем, убедившись в тщете своих усилий, круто, с сердцем поворачивали и возобновляли прогулку, вихляя бедрами.
     Преследуемый ими, чувствуя, что меня хватают за рукав, я шел, еле сдерживая подступавшее к горлу отвращение. Вдруг я увидел трех девиц, которые бежали сломя голову, крича что-то своим подружкам. Те тоже пустились бежать, подхватив для скорости юбки обеими руками. В эту ночь происходила облава: регламентировали проституцию.
     Внезапно я почувствовал, как чья-то рука скользнула под мой локоть, и задыхающийся голос пробормотал:
      — Спасите меня, сударь, не гоните меня!
     Я взглянул на говорившую. Ей не было и двадцати, но она уже порядком поблекла. Я сказал:
      — Хорошо, оставайся!
     Она пролепетала:
      — Спасибо, спасибо!
     Мы приблизились к цепи полицейских. Они расступились, давая мне дорогу. Я повернул к улице Друо.
     Моя спутница спросила:
      — Пойдешь со мной?
      — Нет.
      — Почему же? Ты мне, сам не знаешь, какую услугу оказал, в жизни не забуду.
     Желая поскорей отделаться от нее, я заявил:
      — Отстань, я женат!
      — Ну и что?
      — Хватит, детка. Я тебя выручил. А теперь оставь меня в покое.
     Улица была пустынная и темная, поистине мрачная. И от присутствия этой женщины, уцепившейся за мою руку, владевшая мной тоска еще усилилась. Женщина попыталась меня поцеловать. Я с ужасом отшатнулся и резко сказал:
      — Убирайся ты... Поняла?
     Она гневно отшатнулась и вдруг зарыдала. Я почувствовал жалость, я стоял растерянный, смущенный.
      — Что с тобой?
     Она пробормотала сквозь слезы:
      — Разве ты понимаешь?.. Да что говорить!.. Невесело.
      — Что невесело?
      — Да вот жизнь эта.
      — А почему ты так живешь?
      — Разве это моя вина?
      — Чья же тогда?
      — А почем я знаю?
     Мне захотелось понять это одинокое существо.
     Я попросил:
      — Расскажи мне свою историю.
     И она рассказала.
     
      — Мне было шестнадцать лет, я служила тогда в Ивето у господина Лерабля, торговца семенами. Отец и мать померли. У меня не осталось ни души. Я замечала, что мой хозяин как-то особенно на меня поглядывает и норовит ущипнуть меня при случае за щеку; но я на это внимания не обращала. Я, понятно, уже все знала. Мы в деревне в этих делах разбираемся, но ведь господин Лерабль был старик богомольный, каждое воскресенье к обедне ходил, — вот бы уж никогда на него не подумала.
     Только как-то раз он на кухне набросился на меня. Я не далась. Он ушел ни с чем.
     Напротив нас у господина Дютана была бакалейная, у него служил один приказчик, такой славный; ну, я и не устояла. Ведь это с каждым может случиться, верно? Я не запирала на ночь дверь, и он ко мне приходил.
     А только как-то ночью господин Лерабль услышал шум. Он поднялся ко мне, увидел Антуана и хотел его убить. Они дрались стульями, кувшином, чем попало. Я схватила свои юбки и выскочила на улицу. Так я и убежала.
     Я тряслась от страха, как затравленная. Под соседними воротами кое-как оделась. Потом пошла куда глаза глядят. Все думала, что наверняка в драке кто-нибудь убит и жандармы меня уже ищут. Я вышла на руанскую дорогу. Решила, что в Руане легче будет спрятаться.
     Стояла темень, хоть глаз выколи, на фермах лаяли псы. Да разве разберешься ночью? Птица вопит, как будто человека режут, кто-то визжит, свистит, кругом шум, — не поймешь, где. У меня мурашки по телу пошли. Услышу шорох и крещусь. Не расскажешь даже, до чего мне страшно было. Когда начало рассветать, я снова вспомнила о жандармах и припустилась бегом. Потом успокоилась.
     Мне захотелось есть, хотя я была как полоумная. Но у меня не было ничего, ни гроша, я забыла в каморке деньги — восемнадцать франков, все мое богатство.
     Так я все шла и шла, а у меня совсем живот подвело от голода. Стало жарко. Сильно припекало солнце. Было уже за полдень. А я все шла.
     Вдруг я услыхала позади конский топот. Оглянулась. Жандармы! У меня кровь в жилах застыла, я думала, вот-вот упаду, но оправилась. Они меня нагнали. Оглядели с головы до ног. Один из них, который постарше, сказал:
      — Добрый день, мамзель!
      — Добрый день, сударь!
      — Куда это вы направляетесь налегке?
      — В Руан, мне там место обещали.
      — Так вы пехтурой?
      — Да, пешком.
     Сердце у меня, сударь, так билось, что я еле могла слово вымолвить. Я твердила про себя: «Сейчас они меня заберут». Мне так хотелось пуститься бежать, что даже колени сводило. Но меня тут же бы и схватили, сами понимаете.
     Старший сказал:
      — Ну, что ж, значит, будем попутчиками. До Барантена нам с вами, мамзель, тем же маршрутом.
      — Очень приятно, сударь.
     Так мы разговорились. Я старалась быть полюбезнее, чтобы они ничего такого не подумали. А когда мы вошли в лес, старший говорит:
      — Не хотите ли, мамзель, сделать привал на травке?
     Я ничего не поняла и ответила:
      — Как вам будет угодно, сударь!
     Он слез с лошади, дал ее подержать второму жандарму, а мы с ним пошли в сторону.
     Ломаться не приходилось. Что бы вы сделали на моем месте? Он получил то, что хотел, потом сказал:
      — Нехорошо обижать товарища.
     И пошел подержать лошадей, а второй жандарм приблизился ко мне. Мне было так стыдно, что я начала плакать. Но отказать не могла. Сами понимаете.
     Так мы и отправились дальше. Мы больше не разговаривали. Очень уж тяжело было у меня на сердце. А к тому же я едва ноги передвигала: есть хотелось. В деревне они все-таки поднесли мне стаканчик вина, и это меня подкрепило, а потом пустили лошадей рысью, чтобы не показаться в Барантене вместе со мной. Тогда я присела у канавы и плакала, плакала...
     Через три часа добралась я до Руана. Было семь часов вечера. Сначала я чуть не ослепла — столько там огней, а потом стала искать, где бы присесть. По дороге хоть канавы есть, трава, можно прилечь, поспать. А в городе — ничего.
     У меня подкашивались ноги, перед глазами круги ходили, я думала, вот-вот упаду. А тут еще начался дождь, мелкий, частый, как сегодня, и не заметишь, как промокнешь до нитки. Дождливые дни для меня самые несчастливые. Я стала бродить по улицам. Смотрела на окна, на дома и думала: «Все там есть: и постели и хлеб, а на мою долю хоть бы сухая корка, хоть соломенный тюфяк».
     Я попала на одну улицу, где ходят женщины, которые пристают к мужчинам. Бывают, сударь, такие случаи, когда разбирать не приходится. Я тоже стала заманивать мужчин. Но мне даже никто не отвечал. Лучше мне было умереть тогда. Наступила полночь. Я не соображала больше ничего. Потом какой-то мужчина заговорил со мной. Он спросил:
      — Где ты живешь?
     Нужда хоть кого научит. Я ответила:
      — Ко мне нельзя, у меня мамаша. А разве нет такого дома, куда можно пойти?
     Он ответил:
      — Так я и выброшу двадцать су на комнату!
     Потом подумал немного и сказал:
      — Пойдем. Я знаю укромное местечко, где нам не помешают.
     Он повел меня через мост, куда-то на окраину, на луг, возле реки. Я едва за ним поспевала.
     Он усадил меня рядом с собой и начал разговор, зачем да для чего мы сюда пришли. Он так долго тянул, а я была полумертвая от усталости. Я и заснула.
     Он ушел и ничего мне не дал. А я и не заметила. Был дождь, как я вам уже говорила. С того самого дня у меня и появились боли, никак от них не избавишься, ведь я проспала всю ночь на сырой земле.
     Меня разбудили два сержанта и отвели в полицию, а оттуда в тюрьму; я пробыла там неделю, пока они наводили справки, кто я да откуда явилась. Я ничего не хотела говорить, боялась, а вдруг что-нибудь в Ивето случилось.
     Однако они до всего докопались и после суда выпустили меня.
     Пришлось снова подумать о куске хлеба.
     Я хотела поступить на место, но все не удавалось, потому что я в тюрьме побывала.
     Тогда я вспомнила старого судью, который во время суда все на меня поглядывал, как старикашка Лерабль в Ивето. Я пошла к нему. И не промахнулась. На прощание он дал мне сто су и сказал:
      — Я буду каждый раз давать тебе по сто су, только приходи не чаще двух раз в неделю.
     Я сразу смекнула, в чем дело — понятно, в его-то годы. Потом меня осенило. Я подумала: «С молодыми, конечно, приятно, весело, да что с них возьмешь! Старики — другое дело». И потом я уже раскусила их, этих старикашек с обезьяньими глазками и постными рожами.
     Знаете, что я стала делать, сударь? Я одевалась, как кухарочка, которая возвращается с рынка, и ходила по улицам, высматривая моих кормильцев. Теперь они сразу попадались на удочку. Встречу и тут же вижу: «Этот клюнет».
     Подходит ко мне. Заводит разговор:
      — Добрый день, мамзель.
      — Добрый день, сударь.
      — Куда это вы идете?
      — Домой, к своим хозяевам.
      — А далеко ли ваши хозяева живут?
      — Кому близко, а кому далеко!
     А уж он не знает, что дальше говорить. Я нарочно иду помедленнее, чтобы он мог объясниться.
     Ну, тут он шепчет мне на ухо разные любезности и потом начинает просить, чтобы я пошла с ним. Сами понимаете, я заставляла себя долго уговаривать, наконец уступала. Каждое утро мне попадались два — три старичка, и все вечера у меня оставались свободные. Это было самое хорошее для меня время. Ничего я к сердцу близко не принимала.
     Но что поделаешь, спокойной жизни долго не бывает. На свою беду, свела я знакомство с одним богачом из хорошего общества. Какой-то председатель, было ему лет семьдесят пять, не меньше.
     Раз вечером он повез меня в загородный ресторан. И слишком он себе волю дал, понимаете! За десертом он умер.
     Меня продержали три месяца в тюрьме, потому что я не была зарегистрирована.
     Вот тогда-то я переехала в Париж.
     А здесь, сударь, тяжелая жизнь. Не всякий день поесть удается. Да что говорить, у каждого свое горе, правда ведь?
     
     Она замолчала, я шагал с ней рядом, и сердце у меня сжималось тоской. Тут она снова перешла со мной на «ты».
      — Значит, ты, миленький, со мной не пойдешь?
      — Нет, я ведь уже сказал.
      — Ну что ж, до свидания. Спасибо и на том, не поминай лихом. А все-таки зря отказываешься.
     И она ушла, окутанная тонкой, как вуаль, сеткой дождя. Я видел, как мелькнула в свете газового рожка ее фигура, затем пропала во мраке.
     Бедняжка!
     
     
     Новелла напечатана в «Жиль Блас» 25 сентября 1883 года под псевдонимом Мофриньёз.

Полное собрание сочинений Ги де Мопассана