Ваше поручение исполнено, мой дорогой учитель, и Либрери Нувель вышлет вам (самое позднее завтра) Хорошее и дурное в женщинах.
    Что же касается меня, то я погряз в дерьме по шею и истерзался от неприятностей и невыразимой печали. Морское министерство, естественно, отказалось дать мне отпуск, а мой директор, взбешенный тем, что я пытался уйти, предложил мне подать в отставку, «раз я нашел какое-то другое место». Я отказался подать это прошение до тех пор, пока не получу согласия г-на Барду. Но здесь не хотят ничего слушать и требуют от меня ясного ответа: «ухожу» или «остаюсь». Так обстояло дело в четверг. Чтобы избегнуть вопросов, я пошел к себе и написал, что болен; затем стал проводить свои дни в приемной г-на Барду, но так и не смог ни увидеть его хоть на минуту, ни добиться какого-нибудь ответа. Г-н Шарм говорил мне ежедневно: «Подождите, я поговорю с ним о вас; приходите завтра, вы получите окончательный ответ»; и каждое «завтра» я возвращался, но не получал ничего, кроме туманных обещаний. В морском министерстве я потерял наградные в конце года и очень надолго, может быть, лет на десять, всякую надежду продвинуться. А в министерстве народного образования смеются надо мной — не г-н Шарм, делающий все, что в его силах, а министр, у которого никогда и не было намерения пристроить меня и который стремится только выиграть время. Завтра я еще раз засяду в его приемной и пробуду там целый день в надежде поймать его. Не знаю, что делать; мать ужасно беспокоится обо мне, в я даже решил разыскать Тарбе, который был очень любезен со мной в прошлом году, и попросить пристанища в его листке. Пусть платит мне, сколько пожелает. У меня нет ни одного су и никаких иных возможностей, разве только броситься в Сену или к ногам моего шефа, ведь одно другого стоит.
    Словом, я надеюсь завтра увидеть Барду и поговорить с ним энергично. Тяжелая штука — жизнь.
    Целую вас, мой добрый и дорогой учитель. Моя мать также.