Министерство морское и колоний.

    Только что получил письмо, в котором мне сообщают, что в Насьон из-за меня идет борьба. Прошу вас поэтому переждать несколько дней, прежде чем представлять мою новеллу в Раллиман, чтобы не давать в руки моему конкуренту нового довода, который неизбежно окажет влияние на бонапартистскую редакцию.
    Я извещу вас немедленно, как только дело будет решено, и попрошу вас тогда оказать мне услугу, которую вы предлагаете.
    Я размышлял по поводу манифеста, занимающего нас, и считаю нужным изложить вам свои литературные взгляды так же откровенно, как на исповеди.
    В натурализм и реализм я верю не больше, чем в романтизм. Эти слова, на мой взгляд, ровно ничего не означают и ведут только к препирательству между лицами противоположных темпераментов.
    Я не думаю, что естественность, реальность, жизненность являются условием sine qua non * литературного произведения. Все это только слова.
    * Необходимым (лат.)
     Бытие произведения зависит от чего-то специфического, неопределенного и не подлежащего определению, констатируемого, но не поддающегося анализу, подобно электричеству. Это литературный флюид, достаточно неясно называемый талантом или гением. Я нахожу столь же слепыми тех, кто творит только идеальное и отвергает натуральное, как и тех, кто является только натуралистом и отвергает все прочее. Все это лишь взаимное отрицание, исходящее из противоположности темпераментов. Если я не различаю какого-нибудь предмета, еще не значит, что он не существует.
    Я восхищаюсь Шатобрианом, но не люблю его. Я восхищаюсь Шенье, Буало, Корнелем, Монтескьё и Вольтером, с бесконечным наслаждением читаю Вергилия, равно как и отцов-философов греческой церкви, которые были великолепными писателями. Но мы, однако, не относимся к ним, как к живым.
    Будем оригинальными, каков бы ни был характер нашего таланта (не надо смешивать оригинальность с причудливостью), будем основоположниками чего-либо. Чего? Неважно, лишь бы оно было прекрасно и не связано с уже умершей традицией. Кажется, Платон сказал: «Прекрасное есть отблеск истинного». Я вполне согласен с ним, и если настаиваю на том, что писатель должен всегда видеть правильно, то только потому, что считаю это необходимым, дабы его интерпретация была оригинальной и поистине прекрасной. Именно в интерпретации подлинная литературная мощь, талант, гений. Все виденное проходит через восприятие писателя и принимает в зависимости от творческой способности его духа особенный цвет, форму, протяженность, дает свои логические следствия. Шекспир был изобразителем натурального, и я смотрю на него как на одного из гигантов поэтического племени именно потому, что он был удивительнейшим интерпретатором.
    Все может быть прекрасным, какова бы ни была эпоха, страна, школа и пр., потому что существуют писатели всевозможных темпераментов.
    Не полагали ли классики, что они нашли абсолютную и окончательную литературную форму? Что же остается от них?
    Немного от Корнеля, немного от Буало, немного от Боссюэ!
    Романтики испустили победный клич, на который отозвался весь мир. Они думали, что им удалось открыть высшую форму искусства.
    Что же остается от них?
    Несколько творений Гюго, может быть, прекраснейших из всего написанного в области поэзии, но только несколько, — да и они останутся лишь потому, что Гюго — великолепный поэтический гений, а не потому, что он породил романтиков.
    Гюго должен был создать романтизм, потому что это было сущностью его гения — он один олицетворял весь романтизм.
    Приходит другая школа, носящая название реалистической, или натуралистической. Она воплотится в нескольких талантах и пройдет. Что от нее останется? Два—три прекрасных произведения ее лучших представителей.
    Доктрина, являющаяся триумфом некоего автора, поскольку она им создана, с ним отождествляется, составляет его сущность и его силу, — эта доктрина обычно убивает тех, кто приходит после; так романтизм убил парнасцев, часть которых, возможно, сохранилась бы в памяти потомства, если бы они могли отстоять свою независимость.
    Романтизм свою роль сыграл.
    В настоящее время Золя — великолепная, блестящая и необходимая личность. Но его манера есть только одно из проявлений, а не сумма искусства, подобно тому, как манера Гюго является другим проявлением того же искусства.
    Их манера видеть и истолковывать виденное — различна, но ни тот, ни другой не открывают тех неизбежных путей, по которым пойдет литература; оба они, однако, верят в то, что откроют их, ибо и тот и другой обладают оригинальным талантом. После натуралистов придут, я в этом убежден, архиидеалисты, так как такие реакции неизбежны — в этом сущность истории, а она изменчива не более, чем природа человеческая. Я не думаю, чтобы средние века были для нас более закрыты, чем настоящее, только потому, что туда пытались проникнуть романтики. Все хорошо для того, кто умеет взяться за дело; нелепости школы не преграждают доступа к исторической эпохе. Надо только взглянуть на нее по-иному и не замыкаться в ней.
    Я люблю широту неожиданных горизонтов, открывающихся порой перед меланхоликами, равно как искреннюю, жгучую и зачастую ограниченную страсть чувственных людей.
    Зачем ограничивать себя? Натурализм так же узок, как и фантастика...
    Вот то, что мне хотелось высказать.
    Я никогда не спорю о литературе или ее принципах, так как считаю это совершенно бесполезным. Обратить кого-нибудь в новую веру еще никогда не удавалось; поэтому вовсе не ради этого я пишу вам столь длинное письмо, а только для того, чтобы вы наилучшим образом ознакомились с моей точкой зрения и моими литературными верованиями. Я изложил их все сразу, несколько громоздко, расплывчато и отчасти претенциозно, но у меня не,было свободного времени, чтобы обдумать вопрос, сгруппировать аргументы и поднести их в изысканной форме. Я писал то, что приходило мне на ум. Извините, если все это плохо сказано и бессистемно изложено.
    Это письмо, само собой разумеется, не должно выходить за пределы нашего круга, и я был бы очень огорчен, если бы вы показали его Золя, которого я люблю от всего сердца и которым глубоко восхищаюсь; ведь он, возможно, будет задет этим письмом.
    Следует обсудить серьезно способы преуспеяния. Впятером можно добиться многого, хотя бы при помощи использованных до сего времени приемов. Не повести ли шестимесячную осаду какого-нибудь журнала, наводняя его статьями, просьбами друзей и т. д. и т. п., вплоть до того момента, когда кто-нибудь из нас окончательно в нем утвердится? Следовало бы найти что-нибудь очень неожиданное, что разразилось бы внезапно и привлекло внимание публики. Может быть, какое-нибудь чудачество? Сверхостроумный шарж? Словом, посмотрим.
    Дружески жму вашу руку. До вторника, если я не увижусь с вами раньше.