Я видел Золя вчера вечером, и он сообщил мне, что вы не приедете этой зимой. Это известие меня так изумило и огорчило, что я прошу вас ответить мне не откладывая, верно ли оно. Провести зиму без вас представляется мне немыслимым: моим самым большим удовольствием в году была возможность в продолжение трех или четырех месяцев беседовать с вами по воскресеньям, и мне кажется, что лето не наступит, если я не увижу вас. Г-жа Комманвиль, должно быть, в Париже, но так как я не могу покинуть свою канцелярию ранее половины седьмого, мне невозможно пойти к ней.
    Я не знаю, что с нами станется. Я считаю министерство конченным и боюсь, что в разгроме обо мне забудут. Я на штатном окладе в 1 800 франков, но если у меня не останется ничего больше, то это немного. Тем более, что я, по правде сказать, не знаю, почему наш министр не взял меня раньше. Ничто ему не мешало. Золя не получил ордена из-за статьи, которую он поместил в Фигаро!!! Начальник кабинета сказал мне, что министр действительно не мог дать ему крест в тот момент!!! У этих людей ум зашел за разум... Неужели одна критическая статья может уничтожить талант Золя? Впрочем, я вижу неслыханные вещи. Чем люди выше, тем они глупее (или становятся глупее). От некоторых сценок, при которых я присутствую здесь, у меня появляется внезапное желание кричать, как от приступа зубной боли. О, какой великолепный роман можно написать из быта министерств!!!
    Г-н Барду, человек неглупый, подобрал себе странное окружение. И у всех этих лиц, как и в случае с орденом Золя, какая-то особая изворотливость, лицемерная и лукавая, как у людей, накладывающих от страха в штаны к великой радости юнцов.
    Премьера Западни состоится в четверг или в субботу.
    Золя сокрушается, что вы не приедете: он говорит, что себя обретаешь только у вас и что ему предстоит одинокая зима.
    Мою маленькую пьесу репетируют в Третьем французском театре, но у меня нет времени сходить хотя бы на одну репетицию. Я прихожу сюда в девять и ухожу в половине седьмого. Вы понимаете, что у меня остается очень малый досуг. Я все больше и больше отдаляюсь от моего бедного романа: боюсь, как бы не была перерезана пуповина. И, однако, мне очень хотелось бы, чтобы министр остался: я принял бы меры к тому, чтобы устроить себе тут удобное местечко. Думаю, что это вполне возможно. Тогда я мог бы наконец работать более спокойно.
    Сообщите мне, приедете ли вы. Целую вас, дорогой учитель, и умоляю покинуть Круассе хотя бы недели на две, чтобы я мог немного побеседовать с вами. Ведь мир — это пустыня, где даже не поговоришь, так как говорить не с кем.