Министерство морское и колоний.

    Дорогая мама, я получил вчера вечером известия о тебе через Леона Фонтэна, вернувшегося из Этрета. Он рассказал, что тебе не лучше и что если ты меньше страдаешь от глаз, то сердце идет скорее к ухудшению. Я не понимаю, почему у тебя бывают столь сильные обмороки при болезни, только еще начавшей развиваться; очевидно, нервные боли отражаются на сердце и сочетаются с органическими болями. Среди моих друзей есть несколько молодых врачей, и я говорил с ними о твоей болезни; они находят, что эти явления необычны. Нужно будет найти какого-нибудь серьезного врача, к которому тебе следовало бы обратиться, когда ты будешь здесь...
    Я видел сегодня утром Флобера, возвратившегося от Барду, с которым он говорил обо мне. Так как один из личных секретарей министра уходит, то мне предлагают его место. Но Флобер позабыл осведомиться о жалованье и о видах на будущее, если произойдет смена министерства. Поэтому я отсрочил свой ответ до того, как буду располагать более точными сведениями. Флобер будет завтракать у министра дней через десять; он узнает тогда, на что можно рассчитывать, и даст ответ за меня.
    Оказывается, это Мак-Магон отказался подписать декрет о пожаловании в кавалеры Почетного легиона Эрнеста Ренана, которого он к тому же спутал с Литтре. Что за неисчерпаемый кладезь глупости эти люди, правящие другими людьми! Глава государства, не отличающий Ренана от Литтре, не знающий, что они написали! (Впрочем, принц Уэльский поступил бы точно так же). Но, говоря по правде, имена Ренана и Литтре больше прогремят в истории, чем имя прославленного, но глупого побежденного, держащего в руках наши судьбы. Флобер снова отказался от офицерского креста и хорошо сделал, но Барду, желая умаслить его, упорно хочет наградить его орденом. Уступит ли Флобер? Его бы это умалило.
    Я прочел сегодня утром любопытнейшее письмо Тургенева, который находится за Москвой, в какой-то глухой дыре, куда почта приходит только раз в неделю. Он говорит, что европейские события доходят до него как бы сквозь туман, точно к умирающему, и что хорошо знакомые имена кажутся ему столь же далекими, как греческие и римские. В качестве примера патриархальных нравов первобытных и монархических стран он рассказывает о том, как пригласил в тот же вечер тамошнего врача, человека очень почтенного и очень уважаемого... который получил 20 ООО франков от местного вельможи, равно почитаемого и уважаемого, за то, что скрыл преступление, свидетелем которого он был. Такие происшествия случаются повсюду, они не удивляют и не возмущают меня при моем философском отношении к жизни, но у нас их скрывают и за них преследуют, там же они известны всем и за них уважают.
    Вот единственное существенное происшествие, и оно на самом деле заслуживает внимания: все республиканские газеты настойчиво требуют отмены публичной смертной казни в ожидании отмены казни вообще. Это требование любопытно тем, что оно возникло со всех сторон разом. Стало быть, общественное мнение созрело, и теперь уже придется ждать недолго.
    Как занятно, что в мире существуют две породы людей, из которых одна тянет вперед, а другая назад, до того момента, когда последняя делает четыре — пять шагов и затем снова начинает задерживать продвижение первой.